Пришелец

– Да, Алекс, это безусловно она, Кора. Мне стало ясно, что Вы не ошиблись, когда упомянули о двух её служанках- филипинках. Просто хотелось услышать Ваши впечатления. У нас, на Лес-ин, не встретишь такого совершенства. Во всяком случае, в фильмах о моей родине, на корабле, где я взрослел, среди себе подобных, или в любом видеоряде, который я просматривал регулярно, чтобы не потерять окончательную связь со своей планетой, ничего подобного я не видел. Я заметил поразительную особенность на Земле. Вопреки тяжелейшим ситуациям, бедной среде и болезням, рождаются такие дивные цветы. Прекрасное – это потребность природы, ибо совершенство даёт внутреннее ощущение власти над жизнью. О чём те, кто владеют всем этим, вряд ли догадываются, воспринимая свою внешность, как подарок судьбы. Сильнейшие флюиды, исходящие от таких «растений», подобные тому взгляду в магазине – и есть сама формула «власти над жизнью», пусть сиюминутная, преходящая, но и вечная, как сама жизнь.
Если встретите Кору ещё раз, не пытайтесь заговорить с ней. Вы не должны общаться до того часа «икс», когда я соберу вас всех вместе. Мне хотелось бы завтра побывать вместе с Вами в Харгейсе. Всего лишь несколько часов понадобится для поездки к её родственникам. Заодно надеюсь подержать штурвал в своих руках. Командир, я жду Вашего решения!
– Отто, признайтесь, Вы знали, что я лечу в Харгейсу?
– Нет, Алекс, чистое совпадение. Я бы взял билет на ИЛ-18 авиакомпании «Феникс», или «Аэровиста», совершаюшие регулярные рейсы в Харгейсу. После войны и раздела Сомали, в Эмиратах обосновалась солидная диаспора состоятельных сомалийцев. Насчёт моего входа и выхода на аэродром, можете не беспокоится, появлюсь на стоянке во сколько скажете.
– Мистер Отто! Я и не беспокоюсь. В лучшем случае я, и мои ребята потеряем работу, в худшем – нас посадят в тюрьму. Я пока не знаю, Вы инопланетянин, или просто гений. Но мне нравится болтать с вами. Моя жизнь приобрела нечто необъяснимое: я перестал думать о том, что к моим шестидесяти - это завершающий этап, что нужно заработать на старость и насмотреться экзотики. Я буду помогать Вам, даже если это. Словом, вылет в четыре утра, стоянка двадцать два во «фри – зоне» аэропорта «Дубай».
– В таком случае, я распрощаюсь с вами Алекс, до вылета. Рола, я думаю, подождёт. Мы долго проговорили, а Вам следует отдохнуть. Хороших сновидений!

 

* * *

Из окна микроавтобуса Алекс смотрел на ночной город востока, расцвеченный огнями. В свете прожекторов перед ним выплывали высокие башни мечетей, коробки из стекла и бетона, в радугах красок фонтаны. Фонарные столбы, деревья, пальмы, обвиты гирляндами лампочек, заключенными в гибкий пластик.
Океан огней, беспрестанно меняющихся в гигантском калейдоскопе, создавал ощущение нереальности всего, что окружало. Это был чуждый мир, мир преуспевания, мир праздника жизни – иллюзорного, призрачного, не принадлежащего ни этим парням в автобусе, ни даже тем, кто жил здесь. Они собирались в который раз взлететь, чтобы увидеть этот мир сверху, чтобы через какое-то время сесть на «другой планете», где кроме вождей, все бедны и света по ночам совсем мало.
Алекс поймал себя на том, что начинает теряться в этом неправдоподобии. Может быть, ему пора вернуться домой, к привычному, понятному и родному? А тут ещё этот старик. Ребята уже дали ему прозвище: «Хаттабыч». Мол, вчера он был вместе с ними в отеле Рани, а сегодня – «Трах-тибидох!», и в Шардже, в Альбустане. Впрочем, против состоятельного немца возражать не стали, но все косточки ему перемыли. Во что выльется их альянс? Алекс так и не ответил себе на вопрос, в здравом ли уме Отто? Вчера он пообещал немцу (а может русскому?) всестороннюю помощь, а сегодня начинал осознавать титаническую магию его глаз. Разве мог он ответить отказом, когда в него словно вливался этот поток лунного, холодного света, освещающего все сокровенные глубины, всё расставляющий на свои места и дающий надежду? Этот свет, наверняка, имел неземное происхождение.
Рассуждения человека, возомнившего себя пришельцем из иного мира, стройны, логичны, закончены. Но, где пролегает грань гениальности и сумасшествия? Правда, здесь она, эта грань, совершенно стёрта, и, невозможно одно отличить от другого.
Алекс вспомнил, как впервые столкнулся с помешательством человека, который был до этого абсолютно здоров. Они вместе работали в Анголе. Крепкий, с великолепно развитой мускулатурой – образец мужской силы, он бывал слаб в одном: не мог отказаться от спиртного. Ежедневные дозы доступной выпивки не мешали ему работать. Никто не видел его пьяным, но «поддерживать тонус», будь то пиво с утра, а виски днём и вечером, он не переставал несколько месяцев. В один из вечеров Алекс зашёл к нему в комнату, на втором этаже «Казакомерсиал»* на рюа «Броз Тито»*. Его товарищ был один и сидел в тёмной комнате. Алекс щёлкнул выключателем. Николай живо поднялся с дивана и, округлив глаза, прижал палец к губам: «Тише! Выключи свет!» – шептал он, растягивая губы и показывая второй рукой на люстру – «Они пришли за мной!». Выяснилось, что за ним пришли инопланетяне, и они при отсутствии света – исчезают. Сначала Алекс принял всё за розыгрыш, но через час Николай явился в гости со своим чемоданом, стал раскладывать перед экипажем содержимое, объясняя, какие вещи нужно будет передать жене и детям. «Вот эту маечку – сыну. Это платьице – дочке.. Деньги – жене, мне ничего не нужно, инопланетяне меня скоро заберут!» Этот физически сильный человек пролежал под капельницей неделю, прежде чем к нему вернулось сознание.
Здесь же ситуация была иного толка. Он так и не мог прийти к чему-то спасительному: нереальность происходящего словно стояла за его спиной, и он понимал, что теперь от него, Алекса, ничего не зависит – все они сейчас в руках старика. Может он ЦРУшник, или агент немецкой разведки? В таком возрасте агентами не работают, да и на кой чёрт мы разведке? Пожалуй, только высший разум может заинтересоваться пилотами державы, запустившей в космос первого человека, и теперь летающими на старых машинах там, где никогда не было собственной авиации. Что ж, финикийские купцы тоже нанимали корабли, и тоже перегружали их чтоб больше заработать. Разницы нет, затонул корабль в пучине, или свалился с неба – история торговли стара, как мир.
Вот и его товарищи падали на старых перегруженных кораблях, исчезали бесследно в небе. ради чего? Чтобы вместе с работой не потерять лицо, чтобы жить «достойно». Разве они не рисковали, разве они не знали, на что шли? И, в конце концов, разве мы не играем каждый день в «русскую рулетку», взлетая с перегрузом? Значит, к опасности можно привыкнуть. К тому, что за пределами нашего познания – сложнее! Вот где кроются все сомнения.
«Чем дорожу, чем на свете рискую я? Мигом одним, только мигом одним.» – Пропел Алекс себе под нос слова известной песни и отбросил прилипчивые ночные мысли в сторону.

 

* * *

В международном аэропорту Дубай, во «фри–зоне», на стоянке двадцать два, где парковался самолёт Ил –18 авиакомпании «Экспо–Авиэйшн», экипаж ожидал сюрприз.

 

 

Глава 7

ЗАДАЧА ДЕЙСТВИЯ

 

Дмитрий Криковский помнит, как стоял на краю бездны: он глядел в пропасть, что зовётся пустотой, провалом, чёрной дырой, безвременьем, которому название – небытие.
Там, на больничной койке, после аварии в автомобиле, сначала явилась узкая полоска света, потом обозначилась часть комнаты: это почти мучительное осознание присутствия в предметах, которые он только начал снова различать. Ему казалось, в его теле сконцентрировался огромный мир, готовый рухнуть в следующее мгновение и исчезнуть в вечности; а этот стакан на столике, ваза, простенькая картина на стене и есть то, что не может допустить этого.
Он смотрел в белые стены палаты, и, казалось, видел на них выписанные невидимой рукой слова, ни на минуту не оставляющие его. Напрягаясь, пытался вспомнить, где он прочёл их совсем недавно: «Мы приходим в этот мир, чтобы вырасти, осознать себя, состояться. И уйти, бесследно, или оставив приметы своего бытия, свои следы, свидетельство присутствия».
Вся его дальнейшая жизнь выстраивалась под знаком провидения, подарившего ему возможность выбраться из ситуации без особых последствий для здоровья. Но эти слова, странным образом ожившие на грани небытия, останутся вписанными в его память, и будут сопровождать по жизни. В последствии, он мысленно, не озвучивая своего девиза перед другими, скажет себе: «Это флаг на моём бастионе».
Криковский взялся активно изучать философию, историю, антропологию. Поставил себе целью приблизиться к сокровенным таинствам жизни, изучить человека и что им движет. Если брался за психологию, то ему не было достаточно всех известных светил, среди которых с особым вниманием читал Фрейда и Юнга. Он обратился к трудам учёных биохимиков. Каким образом передвигается нервный импульс, передавая информацию мозгу? Учёным понадобилось сто лет, чтобы выяснить это и подсчитать скорость его передвижения. Помогла им в этом каракатица, заполучившая в ходе эволюции самые толстые нервные волокна и претендовавшая на первенство по скорости получения информации среди животного мира. Но и здесь победил человек. Его нервные «проводники» гораздо тоньше и эластичнее, но заключены в оболочку, позволяющую побить все рекорды. Изучая человеческое историческое и филосовское наследие, Криковский всё же оставлял приоритеты за новейшими открытиями в области биохимии, генетики, физики малых частиц. Мог ли он объяснить, зачем ему, бизнесмену и строителю всё это? Смеясь, он как-то сказал жене: «Самый захватывающий детектив для меня – расследование: откуда и зачем я пришёл. Куда уйду, уже приблизительно знаю!» Его подруга мгновенно откликнулась: «И куда же?» «Откуда пришёл! Так что осталось ответить на два вопроса».
Этим сюжетом всепоглощающей страсти невозможно было в полной мере поделиться ни с друзьями, ни с близкими. Книги, мысли людей стали не просто хобби, а целью, с достижением которой нужно было расшифровать таинственный код человека. Это была его закрытая сторона жизни, не представлявшая интереса для окружения. Чудаков, которые зачитываются книгами по философии, становилось всё меньше, а ещё меньше тех, кто хотел бы обсудить вечное.
Криковский жил двумя жизнями, и та вторая – реальная, досталась ему по наследству, и владела им по праву генетики. Его отец строил метрополитен, а он, сын, мечтал строить города. Он видел себя на стройке, где закладывает первый камень будущего города, где всё станет иным.
Утром Дмитрий вставал рано. Он особенно ценил это время, когда мог оставаться в одиночестве. Жена и дети спали, а он присаживался на кухне с чашкой кофе и томиком Вернадского. Какой ум! Какое видение жизни! «Земная кора – это область былых биосфер, путь которых лежит к ноосферам».
Криковский ехал на своё производство, с новыми задумками, улыбался, проезжая мимо огромного щита с буквами: «Свободная экономическая зона». Он думал о том, как разные времена могут дискредитировать вполне безобидные слова. Он всё же предпочёл бы «территорию» вместо зоны.
В окне автомобиля проплывала мимо почти сюрреалистическая картина: кладбище устаревших, или брошенных за ненадобностью подъёмных кранов. Они устремили в сумрачное небо декабря свои проржавевшие остовы с поднятыми шеями–стрелами. Похоже на стадо окаменевших динозавров, напоминающих, что техника тоже способна вымирать.
Многие умы видели смысл жизни в удовлетворении потребностей человека, его самодостаточной и счастливой жизни. Но природа вновь и вновь возвращала человека к тяжелейшим испытаниям его сил и возможностей: « Твоя задача – созидать, - напоминала она человеку. - Счастье – придуманный, призрачный блеф, для того, чтобы прикрыть неспособность действовать». И, не ему, Криковскому, дожидаться идеального мира. Он пришёл в этот несовершенный, который его окружает, он должен поменять его к лучшему, оставив в нём следы своего присутствия. Как Фрэнк Каупервуд*, он будет смотреть на «свой город» с самого высокого здания. Его окна – только начало. Будет развёрнута корпорация Криковского, будет построен город на ровном месте, с «нуля», по его проекту. Только так можно преодолеть мрак вечности. Он построит собственную пирамиду бессмертия, как построили её Эйфель, Форд, Билл Гейтс.
Он подъезжал к своей территории, и действительность возвращала его к насущному. Вспомнилось, сколько труда стоило ему отвоевать помещение бывшего холодного склада под цех и затем перепрофилировать его под производство стеклопакетов. Дмитрий доставал мобильник и разговаривал с партнёрами и клиентами на английском.
Перед начинающимся пустырём, Дмитрий свернул направо и подъехал к металлическим, выкрашенным в синий цвет воротам, сдвинутым в сторону.
Он планировал провести на производстве около трёх часов. Как обычно: осмотр производственной линии, беседа с мастером, рабочими. Осмотр территории завода. Совещание с главным инженером и руководителями. Инженера он нашёл себе молодого, толкового, влюблённого в своё дело и знающего производство. Дмитрий требовал от персонала самостоятельности, инициативности: всё это быстро усваивались способными специалистами, неспособные отсеивались. Любил, когда аргументировано могли отстоять свою точку зрения.
Один знакомый спорил с ним по поводу достоинств метода руководства, где чётко отлаженный процесс уже не требует вмешательства высшего руководства. «Все полководцы, выигрывающие сражения, владели полной информацией, не упускали никаких мелочей, от каши в котелке – до сухого пороха. Поэтому выигрывали сражения. Ты хочешь возложить всё на талантливых командиров и ждать победы?» – говорил он. «Нет, – отвечал Криковский, – я хочу, чтобы победу учились ковать все».
Дмитрий поставил свой мэрсэдэс и направился в цех, где наладчик из Австрии устанавливал стол резки стекла с программным управлением. Каждый день этого специалиста стоил восемьсот «евро», работал он без перерывов. Горячий чай в большой чашке приносили ему рабочие к месту сборки оборудования.
Запел телефон. На связи были друзья из Германии. Он шёл по грузовой рампе с приложенным к уху телефону мимо охранника, говорил на английском, и, окружающие устремляли свои глаза на него, словно он являлся фокусом этого пространства, по которому передвигалась его подтянутая энергичная фигура.

 

* * *

Вне сомнений, Криковский ощущал себя центром событий, творцом которых он мог по праву назвать себя эти десять лет. Он создавал и создал собственное дело, он объединил вокруг него людей талантливых, способных развивать его идеи.
Дмитрий всегда был уверен в своих силах. Раздражали в себе, пожалуй, два качества. Нетерпеливость и нетерпимость. Ему хотелось результата сейчас, сию минуту, завтра, но никак через неделю, или месяц. Разного рода человеческие слабости – не мог принимать как оправдание бездеятельности, да и сам в себе такие слабости не оправдывал. Он, Дмитрий, сделал себя сам, а успех, или удача и приходит к таким людям. Если бы он не встретил этого старика, то сам нашёл бы предпринимателей из Австрии, и может быть, чуть позже, но всё равно открыл вторую линию на производстве.
Но старик почему-то не выходил у него из головы. Это не просто удачная для бизнеса встреча – образ этого человека основательно занимал его мысли. Этот немец – не похож на людей, знакомых по бизнесу. Взаимные интересы могут сближать, объединять людей, и эти интересы заставляют приспосабливаться к людям не с лучшими качествами, наступает общение условностей, стандартов, стереотипов.
Как устаёшь от всего этого! Но надо улыбаться, говорить что-то приятное. Криковский понимал, что в человеческих отношениях есть вещи неизмеримо выше дела, достигнутого результата. И, хотя такие отношения невозможно измерить, или созерцать подобно великим деяниям, они греют эту жизнь и дают возможность удивляться и восторгаться ею.
Примерно такую нишу занял странный старик в сердце Дмитрия, и он ещё раз мог убедиться в аксиоме, высказанной писателем*: «Мы бродим среди фантомов нашего сердца». Но что было в нём кроме глаз, источающих этот струящийся, холодный свет? Искромётность, ум, эрудиция? Нет. Не только. Его сложившееся лицо к закату жизни, несло в себе осмысленность бытия. Несомненно, старик видел всё иначе, чем мы. Не зря большие художники так любят рисовать портреты стариков.
Накануне вылета в Москву Отто пригласил Дмитрия отобедать. Они собрались опять же в «Панораме», на двадцать втором этаже гостиницы «Беларусь». Сухое вино, рыбные закуски, на горячее – жареная сёмга. Отто был явно простужен, он прижимал платок к носу, глаза его слезились. Тем не менее, он оживлённо шутил по этому поводу, говорил, что его организм вполне отражает хлябь и слякоть на улице, что ему пора перебраться поближе к экватору. К рыбе подают обычно белое вино, но старик заказал себе подогретого красного.
Разговор зашёл о литературе, затем переключился на историю и философию истории. Поражало глубокое знание любого вопроса, способность в двух словах сказать о многом. Казалось, старик присутствовал рядом с теми великими, о которых рассказывал. Всё, о чём - бы он не вёл речь, было убедительным, ярким, не оставляющим сомнений, или возможности оспаривания. Да, в общем-то, они и не спорили, просто слушали друг друга. Единомыслие сейчас вещь очень редкостная.
Постепенно разговор перешёл в область человеческих взаимоотношений, выстраивающих разные типы экономик. Что есть предмет закономерностей в отношениях, и какова природа этих закономерностей? Они обсуждали причины, по которым разумные сообщества не способны перенимать чужой позитивный опыт – собственный вызревает долго, после полного вымирания старых схем и условностей.
Почему так мучительно приживается всё новое, ведь человек существо разумное? Вопрошал Криковский. Человеческой жизни не хватает, чтобы увидеть перемены.
– Всё дело в законах физики.Движение объясняется не силами, а геометрией искривлённого пространства–времени. – сказал Отто весьма загадочную фразу, и, сделав продолжительный глоток вина, от которого шёл пар, продолжал. – Иначе: каждая вещь, меняясь в себе, меняется во времени. Нам, разумным, кажется, что жизнь изменчива. Но, если вглядеться, всё изменчивое покоится на величинах постоянных, которые и есть опора этого мира. Вам знакома квантовая теория гравитации? Так вот, есть такая физически постоянная Планка – это ничтожно малая величина позволяет каждому электрону иметь свою орбиту. Соседние орбиты отличаются на микроскопические размеры и позволяют сохранить планетарную конструкцию атома.
Теперь представьте себе, чтобы всё человечество, двигалось быстро и в одном направлении, мгновенно перенимая друг у друга опыт. Что получилось бы? Свалка!
Мало того, что по собственным орбитам движутся, развиваясь сообщества, но и у каждого человека есть своя орбита, отличная от орбиты другого: при кажущемся более чем тесном контакте меж людскими особями, тем не менее, ни одна орбита не пересекается с другой и имеет свою нишу!
Эта аналогия, как и всякая другая, страдает одним – неправомерностью, но она наглядна и приводит к мысли, что всё происходящее заложено в геометрическую кривизну пространства – времени.
Не сам человек, а его природа меняется со временем, и он, то бежит за временем, то начинает обгонять его.
Они проговорили ещё пару часов, и Дмитрий пообещал отвезти Отто в аэропорт на следующий день. В аэропорту дул осенний промозглый ветер вместе с мокрым снегом. Старик выглядел неважно, похоже, у него была температура. Он сделал неожиданный подарок Дмитрию, и стал обсуждать возможность встречи в Шри–Ланке. Эта встреча может открыть многое, из того о чём они говорили, и он, Криковский, должен пообещать ему, что прилетит по его первому зову.
– Дмитрий, перед вами раскроются горизонты, о которых Вы не могли мечтать! К сожалению, я не могу дать вам сейчас полной информации, но, с вашего согласия, я хочу включить Вас в представительство, собранное со всей планеты. Подробности – на Шри – Ланке, куда я улетаю из Москвы.
Дмитрий дождался, пока Отто поглотит накопитель, и отправился к машине, рассматривая по дороге коробку–футляр из кожи – довольно странный презент!

 

 

Глава 8

ДОРОГИ НЕБЕСНЫЕ

 

В два часа ночи, в международном аэропорту Дубай, на стоянке двадцать два во «фри зоне», где парковался самолёт ИЛ –18 авиакомпании «Экспоавиэйшэн», высокий пожилой человек в чёрных брюках и белой рубашке с галстуком, непререкаемым тоном давал указания суетившимся возле самолёта людям. Тридцать минут назад он представился Хабибу, менеджеру компании, руководящему загрузкой, инспектором департамента авиации, предъявил документы, и затребовал в свои руки загрузочные ведомости и транспортные накладные.
Ящики, упакованные тюки, уложенные на восьми полетах*, стояли под самолётом. Рабочие ждали команды к загрузке, но им пришлось ждать долго. Инспектор приказал транспортировать загруженные полеты к весам, на контрольное взвешивание. Хабиб, молодой араб, тёмное лицо которого при этом сообщении посерело в свете мощных фонарей стоянки, сел вместе с инспектором в тягач.
В ходе взвешивания на транспортной фирме «Даната» обнаружилось несоответствие. По представленным документам разрешено к перевозке четырнадцать с половиной тонн. Фактически оказалось восемнадцать с половиной. Две полеты пришлось оставить на складе.
Инспектор, пристроив папку на капоте автомобиля, составлял акт. Эта бумага грозила нешуточными штрафами для компании. Молодой менеджер пытался позвонить боссу, но инспектор присёк все его попытки, и не давал отойти ни на минуту.
Самолёт уже заканчивали грузить, но странный инспектор не покидал стоянки. Показался автобус с экипажем, и Хабиб устремился к капитану, чтобы сообщить ему об инспекторе.
Алекс, увидев Отто, постарался не выражать эмоций, хотя был удивлён его новым имиджем: вместо длинных волос – короткий седой бобрик на голове. Значит теперь он – инспектор! Ну что ж, поиграем в эту игру. Алекс давно уже собирался пожаловаться в департамент авиации. За его спиной самолёт перегружали, а деньги за лишние тонны клал себе в карман его наниматель, обворовывая и экипаж, и собственную фирму. Это был ловкий человек, выходец из Шри–Ланки, окончивший авиационный вуз в России, хорошо говорящий на русском.
Вяло текущая война с нанимателем продолжалась долго, и он всё откладывал уже написанный рапорт, надеясь вразумить человека с авиационным образованием. Один из таких полётов мог закончиться плачевно, но если Алекс даст ход рапорту, они наверняка потеряют работу.
Командир корабля подчёркнуто официально представился «инспектору» и тот сухо проинформировал его о нарушениях, вручил копию акта.
– Я вынужден выполнить контрольный полёт вместе с вами, чтобы убедиться в работоспособности оборудования и слаженности работы экипажа.
Отто говорил на английском языке. Хабиб стоял рядом с открытым ртом, изумляясь всему происходящему. За два года работы он не видел ни одного инспектора на стоянке, его шеф платит этим ребятам, чтобы не совали свой нос в их дела. Все русские «Ильюшины» в Эмиратах возили груз на 4 – 5 тонн больше допустимого, техника подводила редко. Законы коммерции в данном случае попирали законы авиационные. Даже если самолёт упадёт, компания–владелец получит крупную сумму страховки, покрывающую все издержки.
Экипаж приступил к подготовке самолёта, и Алекс с Отто отошли в сторону, чтобы перемолвится без свидетелей.
– Отто, Вы не боитесь, что к нашему возвращению, нас будут ожидать? Утром мой шеф кинется выяснять, кто из инспекторов оставил на «Данате» четыре тонны оплаченного груза.
– Хабиб получил установку. Он уже забыл о том, что произошло. Приедет домой и забудет инспектора. Да, ему будет очень сложно объяснить, почему осталась часть груза, но Вы к этому не будете иметь никакого отношения. Все правильные бумаги у вас на руках, вы теперь знаете, сколько на ваш самолёт грузят «сверху».
– Мы давно знаем, сколько. Не соврут стойки шасси – они проседают ниже положенного уровня, не соврёт расстояние пробега на взлёте, и то, как машина набирает высоту. Обычно – еле–еле.
– Значит, вы прекрасно знаете, что при отказе одного из четырёх двигателей при такой загрузке, будете лежать в заливе в лучшем случае, в худшем – упадёте на город?
– Да, инспектор.
– Свою работу вы, кажется, называете «русская рулетка»? Теперь понятно, почему Вы отговаривали меня лететь с Вами. Но, как -ни странно, именно такие подробности важны для меня. Чтобы понять человека до его глубин, надо узнать, во что он оценивает свою жизнь, происходит ли это на войне, или в мирной повседневности. На моей родине жизнь ценится неизмеримо выше!
 

* * *

Дальнейший сценарий этого дня для Алекса и его экипажа развивался по непредсказуемому закону. Столько критических точек отсчёта, которые могли привести к трагическим развязкам, вряд ли когда выпадали ребятам на один день.
Декабрь завершался, и, эти испытания им выпали после рождества Христова, в канун нового, 2003 го года.
Казалось, ничто не предвещает этих испытаний. Самолёт оторвался легко, и выдерживал более энергичный набор высоты, чем обычно. Ещё бы! Его масса была меньше на четыре тонны.
То, что рулить на исполнительный старт пришлось тридцать пять минут – дело обычное. Большинство рейсов на вылет планировалось в ночное время, когда температура воздуха была ниже.
Казалось, все флаги мира стояли в очередь к взлётной полосе. Вслед за немцами, французами, итальянцами – один за другим – пять аэробусов местной авиакомпании «Эмиратс». За ними пристроился скромный труженик ИЛ –18. Сзади, издавая характерный свист своими двигателями, «дышал в затылок» Боинг –747, афганской авиакомпании «Ариана».
Когда серое лезвие рассвета тронуло башню на эллипсовидных опорах – символе аэропорта Дубай, они наконец–то заняли исполнительный старт. В предрассветной мгле тонул город, самолёт медленно набирал высоту в сторону появившейся полоски света, чтобы затем развернуться на юг.
Неожиданно остановился второй двигатель. Алекс добавил режим трём работающим до взлётного, и, удерживая самолёт от разворота, выяснял причину.
Старик сидел в кабине на приставном стульчике между радистом и штурманом, и, хотя понял, что произошло, спокойно ковырялся в своём чемодане.
Лётчики уменьшили набор высоты, чтобы выдержать скорость. Надо было принимать решение. Возврат после отказа двигателя чреват подробным разбирательством, после которого им, возможно, летать больше не придётся. Если самолёт будет набирать высоту хотя бы два с половиной метра в секунду, надо идти в Харгейсу на трёх двигателях. Четыре тонны оставленного в аэропорту груза позволяли продолжить полёт. Не вмешайся Отто, они снижались бы сейчас в аварийном режиме, поломав всю схему движения в международном аэроузле!
Ещё раз, оценив устойчивую работу двигателей, приняли решение лететь. Расход топлива на меньшей высоте полёта увеличится, значит, и четыре часа до посадки превратятся в пять часов, и это время над песками Аравийского полуострова тянулось удивительно медленно.
Когда солнце наполнило светом небесный, безоблачный купол, внизу стали видны бесконечные волны уложенного ветром песка. Пустыня небесная и земная, казалось, сомкнулась вокруг них, не являя никаких признаков человеческого присутствия в этой части планеты, и только разговоры в наушниках выдавали пути пятого океана.
Отто одел наушники, с удовольствием слушал радиообмен воздушных судов. Он чертил в своём блокноте какую–то схему. Сбалансированный самолёт летел на автопилоте с явным скольжением.
При подходе к Харгейзе их ожидало новое испытание: на линии пути к аэродрому стояла фронтальная гроза. Для обхода требовалось более двухсот километров, а топлива – в обрез. Штурман, не отрываясь, смотрел в экран локатора, подкручивал ручки настройки. Неожиданно экран погас, и Володя спокойно сказал в переговорное устройство: «Командир, локатор сдох!»
Это случилось не в первый раз, со старой ламповой аппаратурой, но сейчас была ситуация патовая – или вслепую залазить в грозу, или садиться без топлива на многострадальной сомалийской земле.
Старик открыл свой чемодан, вытащил плоский экран размером с автомобильный телевизор, нажал на кнопку. Экран засветился цветным изображением карты местности с линией пути, изображением самолёта : это был не символ, как на всех известных «джи-пи-эсках», а точная маленькая копия ильюшина восемнадцатого. Володя как зачарованный смотрел, как манипулируют руки «Хаттабыча». В углу экрана высвечивались цифры курса, расстояния, время в пути, время прибытия – всё то же, что и на приборе стоящем у пилотов, но каков экран! Здесь демонстрировалась объёмная картинка местности с превышениями, впадинами, обозначенными цифровыми значениями, реками, береговой чертой. Это был настоящий телевизор, позволяющий видеть любое движение собственного самолёта. Вот машина чуть накренилась, выполняя доворот на установленный курс. Отто нажимал на кнопку, размер самолёта стал увеличиваться, и вскоре изображение заполнило весь экран. Это была не схема, а видеосъёмка! Видны опознавательные знаки, номер на фюзеляже, три блюдца вращающихся винтов и медленно перемещающиеся лопасти отказавшего двигателя. Картинка настолько качественная, что различимы подтёки масла на капоте четвёртого двигателя!
Отто нажал кнопку ещё раз, и два Володи, штурман и радист, имевшие возможность наблюдать экран со своих мест, одновременно подскочили с кресел. Они наблюдали кабину и самих себя! Но вот изображение пропало, и снова стала видна уменьшенная копия, неумолимо продвигающаяся к пунктирно обозначенной, неровной стене.
Штурману не нужны были объяснения – это и была та тёмная «засветка» фронтальной грозы на его отказавшем локаторе.
Кажется, Отто принялся исследовать «фронт» – на экране возникла новая картина. Чёрные и тёмно–синие сгустки, как можно было догадаться, рисовали наибольшую концентрацию зарядов, светло жёлтые – ослабленные. Зелёный цвет, как и на всех современных локаторах, обозначал место, куда можно было лететь; он всегда соседствовал рядом с жёлтым, но, увы, этот радующий глаз оттенок, обрамлял края чёрной «ямы».
Старик стал манипулировать. Меняя масштабы, увеличивал мелкие жёлтые пятна, пока не нашёл узкую зелёную полосу, разрезающую грозовой массив.
– Вот, расщелина! – сказал он громко. – Шириной всего десять километров! Хватит ли Вам? Сейчас я разверну картинку и посмотрю вертикальный разрез по высотам. Вам нужно взять курс 120 градусов. Сейчас я введу в картинку самолёт, и вы будете видеть себя в жёлтой, или зелёной зоне.
Алекс пристроил экран перед собой с помощью присосок: теперь он видел перед собой собственный самолёт с индексом курса под ним, приближающийся к фронту с узкой, неровной лазейкой посередине.
Около пятидесяти километров они шли между чёрных громад. Свет в кабине померк; то слева, то справа вырастали ветви огненных деревьев, каждая из которых, казалось, тянула свои ветви– щупальца к самолёту. На самом деле, они шли, меняя курсы так, что минимальным удалением до грозовой облачности было три километра. Когда вырвались на чистое пространство, все шумно выдохнули воздух, лишь «Хаттабыч» не выразил по этому поводу никаких чувств.
– Что за прибор, мистер? – заорал штурман Володя, приблизившись к Отто вплотную. – Впервые такой вижу!
– Тот же принцип, что и у «Джи-пи- эс». Только кроме ваших спутников, здесь использует ещё два, вам неизвестные. Как – нибудь объясню.
Радоваться было рано. Из-за повышенного режима двигателей топливо с катастрофической быстротой подходило к нулевой отметке. Все глаза обратились к стрелкам топливомера. Прибор показывал топлива ещё на тридцать минут полёта.
– Возможно, хватит, командир, но впритирку. – доложил механик Юрий.
– Будь готов при посадке на грунт выключить двигатели. – отозвался Алекс.
Посадочная полоса Харгейзы появилась в остеклении кабины умытая только что прошедшим ливнем. Покрытие, на которое они должны сесть, оставляло желать лучшего. Разрушающийся бетон был местами заделан асфальтом, кое- где и этого не было.
Получили разрешение на посадку, но полоса приближалась очень медленно. Взгляды с топливомера перебегали на аэродром и обратно. Подходили повыше, чтобы при останове двигателей дотянуть до этого неровного, но спасительного покрытия.
– Юра, выключай четвёртый двигатель! – скомандовал Алекс. Неизвестно какой из них станет первым при полной выработке топлива, поэтому, выключив внешний, они предотвращали возможный сильный разворачивающий момент, при отказе силовых установок на одном крыле.
Юра нажал на красную кнопку, и двигатель надрывно ухнув, остановился. Ещё две минуты и под ними мелькали неровные плиты посадочной полосы. Кажется, обошлось! Хватит ли топлива зарулить? Выключили ещё один двигатель, развернулись, освободили полосу, стали возле небольшого одноэтажного здания аэровокзала, рядом с ИЛ-18 авиакомпании «Феникс». и, единственный работающий двигатель, остановился!
– Штурману оценка «пять» за точный расчёт топлива! – невесело пошутил Алекс.

 

* * *

Третий самолёт приземлился через десять минут, и это был ИЛ-18, раскрашенный в бело-голубые тона птицы – Феникса, и на борту его красовалась надпись на английском: «PHENIKS». Он встал в тридцати метрах от них, на стоянке, из самолёта стали выходить пассажиры.
Алекс разговаривал с Отто, который, наконец, связался по мобильнику со встречающими. В этот момент послышались хлопки и треск. Эти звуки Алекс не мог спутать ни с какими другими. На аэродроме стреляли. Кто? Послышалась очередь, и из кабины самолёта они увидели, как народ у здания аэровокзала попадал в пыль. Полицейские, выбежавшие на звуки выстрелов, тоже упали.
К ним на борт поднялся лётчик из «Феникса», стоящего с ними рядом. Он был бледен:
– Какая-то банда приехала на двух джипах!
Алекс крикнул Николаю в дверь: «Маклай, все на самолёт, поднимайте стремянку*!» Но было поздно. Внизу у лестницы первым оказался молодой чернокожий с автоматом Калашникова в руке. Его глаза дико вращались, он был явно под наркотиками. Держа в одной руке оружие, он с ловкостью кошки вскарабкался на борт, вопя: « Who are you? Where are you from?»* Он столкнулся с Алексом и Отто и наставил на них автомат. «Обидно! – подумалось лётчику. – Три войны прошёл, и получить пулю от наркомана.» Это длилось какие-то секунды, вытаращенные глаза сомалийца наткнулись на взгляд Отто. Агрессор как-то обмяк, опустил автомат дулом вниз, неожиданно заулыбался, как будто увидел нечто приятное и забормотал: « Yes, yes. no problem.» Затем пришелец энергично попятился назад. Алекс понял, что парень будет падать спиной вниз. «Коля, лови тело!» – крикнул он в дверной проём.
Маклай успел поймать щуплого «воина», спиной съехавшего по лестнице. Его автомат отлетел в сторону, а сам он помчался туда, где стоял самолёт с надписью на фюзеляже: «Феникс». Солдаты, подъехавшие на машинах, уже рассеялись по аэродрому и вели огонь на поражение. Один из налётчиков упал, зажимая рукой живот, другой спрятался за джип и пытался отстреливаться. Через несколько минут, его уже тащили за ноги к машине медпомощи.
Вскоре всё было кончено. Двое убитых, один раненый – результат короткого боя на аэродроме. Представителей враждебных кланов солдаты вели с поднятыми руками к грузовикам. Механик «Феникса» стоял под самолётом возле лужи масла: прострелен радиатор на двигателе и ещё несколько дырок были видны на фюзеляже:
– Это наши пассажиры! – сказал он Алексу. – Пока летели, что-то не поделили, устроили разборку. Одна из семей вызвала по мобильнику себе подмогу.
Во втором «Фениксе» тоже нашли дырки, и только «Экспо» чудом не пострадал. Отто, наконец-то, обнаружил своих встречающих и укатил со своим чемоданом. Самолёт разгружали, экипаж пристроился в кабине позавтракать копчёной курицей, прихваченной из Шарджи. Штурман Володя никак не мог успокоиться:
– Ко всему прочему, нам только не хватало вот этой маленькой победоносной войны! Ну, двигатель отказал, ну, в грозу попали, почти без топлива на честном слове сели. Ладно, но вы мне скажите, откуда прибор такой, которого я не знаю? Он что, с Марса его привёз? И ещё говорите, что это не Хаттабыч, тогда кто?
– Не знаю кто, – отозвался Сергей, разламывая курицу пополам, – но сегодня он трижды спас нам жизни. Это чего-то стоит!
– А как меня он вылечил? Лично я готов дружить с этим дедушкой! – напомнил механик Юра.
Кажется, лимит экстремальных ситуаций на этот день был исчерпан. Самолёт разгрузили за три часа. Маклай нашёл неисправность на отказавшем двигателе – отсоединился шланг подачи топлива. Когда вернулся Отто, машина была заправлена топливом и готова к вылету.
На обратном пути старик сидел на правом сиденье, с удовольствием крутил штурвал, постигая азы пилотажного дела, а штурман, ни на минуту не выпускал из рук прибор, которого не было ни в одном из каталогов, предлагающих потребителям «Джи- пи- эс» новейших модификаций. Четыре кнопки на матовой поверхности металла – и ни одной надписи! Безуспешно Володя пытался отыскать название страны производителя, или фирмы.
Из Дубая Отто сразу же улетел в Коломбо. Экипажу предстояло отметить Новый год в «Альбустане», пока специалисты будут всерьёз заниматься двигателем.

 

* * *

Новый год в Эмиратах не празднуют, поэтому на улицах не увидишь ёлочных распродаж, шумного оживления, и всего привычного и милого сердцу с детских лет. Тем не менее, взрослые дяди были несказанно рады нескольким сосновым веткам, которые удалось раздобыть у экипажа, прилетевшего из России. Ребята накрыли стол в номере, сидели до утра, а первого января собрались все внизу, в бассейне, под неутомимым солнцем этих широт.